Можно. В новом мире, при новом правительстве, аврорам можно , если не все, то девяносто девять и девять десятых всего возможного, и многие пользуются этим, безжалостно вскрывая квартиры по доносам, переворачивая их вверх дном, и не распыляясь банальным «приносим свои извинения». Не приносят, они же за правое дело, за свободу, за будущее – а в нем не должно быть ублюдков, готовых разрушить это.
Иногда – везет, и в руках оказывается то, что должно было рвануть в людном месте. Поттер прикрывает глаза, представляя – вспыхнувший огонь, грохот ломающихся стен, звон вылетающих стекол. Все, как во времена нападений Пожирателей, но намного хуже – сейчас мирное время.
— Ублюдки, — бьется в руках авроров несостоявшийся террорист.
— За что вы бьетесь? — голос холоден, в нем ни капли интереса, в глазах ни намека на эмоцию, Гарри выразительно поднимает бровь, разглядывая мужчину, который кричит, что он слишком молод, чтобы понять. Все они сгниют, их режим – лишь жалкая подделка на стремления Темного лорда, издевка, ложь, огромная ложь – он вырывается из чужих рук и, лишенный палочки, бросается вперед, собираясь сразить противника, но аврорат не зря гоняет своих сотрудников все свободное время до состояния, когда в раздевалке валятся с ног, и оглушающее заклинание прилетает ему четко в затылок. Поттер не трогается с место, равнодушно глядя на упавшего. Каждый из них – тех, в чьем доме оружие – считает себя правым. А аврорат – себя. Министерство – себя. Его же личное мнение давно утеряно, забыто, посыпано мелкой пылью, он и сам забыл о том, какое оно.
Оно в янтаре.
В твердом – у Джинни есть такие серьги с каплями янтаря, ей подарил отец и она невозможно любит их.
В жидком – виски в стакане, охлаждающие камни и тихое постукивание их о стекло.
В горячем – огонь в камине их общего дома.
Джинни в нем появляется все реже, и он знает почему, но делает – ничего. Это ее выбор, ее пристрастия, ее решения. Иногда она приходит, наливает себе мартини с оливкой и садится рядом. Молчание растягивается на весь вечер, после чего она укладывает голову на его плечо и прикрывает глаза.
— Я с ним переспала.
— Я знаю.
Он правда знает, но они настолько ужасная пара, что было бы глупо играть в моногамию, они занимались этим очень долго, а теперь похожи на юнцов – под покровом ночи сбегают к другим, принося на себе аромат чужого парфюма [и не только]. Это за честность, про возможность хоть немного быть самими собой – если они разойдутся, это будет скандал, каждая жалкая газетенка будет обмывать эту тему, а пока – они пьют, как не в себя, дорогой алкоголь, спят в одной кровати, сталкиваются в душе.
Совместная жизнь давно перестала быть эротичной, они не зажимаются по углам, не натягивают стеснительно пижамы. Джинни может обнаженной пройтись по спальне в туфлях и спросить его мнения – об обуви естественно, и это не будет эротично или возбуждающе. Обыденно. Они готовят друг другу завтраки, но чаще заказывают на дом, и самое чувственное между ними – принести антипохмелин с утра в постель тому, кто проснулся позже.
— Тебе понравилось? — он обнимает ее за плечи, а она отпивает из его стакана.
— Хуже, чем в прошлый раз. Не понравилось. Зря я пошла.
Джинни уснет на этом самом диване, ее придется нести в кровать, выпутывать из одежды, трогательно укрывать одеялом, но когда не стоит на собственную жену – нужно что-то менять. А нельзя. И они расходятся по работам, по любовникам, Поттеру видится лишь изгиб ядовитых губ слизеринской принцессы.

Это помешательство. Думать о ней, читать о ней, вспоминать ее.
Это издевательство, когда на задержании кого-то из подсобников Пожирателей, женщина верещит про блядь Паркинсон, мол, если хочешь хорошей жизни – нужно лечь под гриффиндорца, да? В этом все дело? И ему стоит больших усилий не заставить ее заткнуться банальной, магловской пощечиной. Слишком уж ее слова были похожи на правду – несправедливость режима, ненормальность законов.
Поттер курит у дома, щурясь на мелкий накрапывающий дождь, его коллега стоит рядом – и просит сигарету, а потом кашляет с нее и признается, что не курит, просто хотелось
попробовать.
— Не то, что нужно пробовать, это вредно, — звучит почти нравоучительно. У него хорошая zippo-зажигалка, чтобы не прикуривать от палочки, но мятая бумажная пачка сигарет, засовываемая в карман форменных брюк, кожаной куртки, куда попало.
— Вредно трахаться с такими, как эта ведьма. Спиваться. Это все вредно, а одна сигарета… — Поттер прикрывает глаза, чтобы было не слишком видно смешинке в чертовой глубине зрачка. Он занимался охуительным сексом с такой ведьмой, что и подумать вкусно. Он пьет с женой и по дешевым барам, словно это дает успокоение. Он курит, чтобы заглушить едкую вонь таких вот жилищей – зажравшаяся мразь, разве не помнит, как сам жил где попало, лишь бы крыша была над головой. Поттер съедает сам себя, до тошноты затягиваясь крепким табаком. На работе на какой-то праздник подарили дорогой портсигар, но для этого табака слишком круто, он того не достоин.
Все они зажрались. Вылезли из трущоб, нацепили форменные куртки, встали за Министерство – и будто бы лучше [ложь], правильнее [вранье] и выше других. Министерство создало своих Пожирателей – Поттер тушит сигарету о кирпичную стену дома – в голове гудит. Нужно вернуться, заполнить документы, привести в порядок форму – каждый день, день за днем, все меньше и меньше выходных – чтобы не свихнуться, как будто работа не сводит с ума больше.

Когда его приглашают на очередной благотворительный вечер, хочется переслать приглашение Джинни – сходи, выгуляй свое новое вечернее платье, засветись яркой косметикой, развлекайся, но этого не поймут, а он никак не выглядит для благотворительного вечера – он лежит на диване, закинув ноги на подлокотник, и ковыряет длинный порез на предплечье – режущее вскользь, но идти к штатному колдомедику не захотелось, это словно… Ощущение жизни предает – в серости дней, в повторяющемся однообразии.
Газета на столике жизнерадостно пестрит заголовком «Кормак МакЛагген и Пэнси Паркинсон». Поттер усмехается – Джинни тоже как-то пару раз спала с ним, и ей, черт возьми, нравилось – она рассказывала об этом, лежа головой у него на бедрах и рассматривая вьющийся табачный дым. «Ты не мог бы не курить в спальне?» — спросила она тогда. «Когда ты говоришь о своих любовниках – не мог бы».
Вечер-вечер-вечер. Можно застрять на работе подольше, или встать под заклинание, словно недоучка и оправдать усталостью, но не успеть.
Нельзя. К тому же – это благотворительный вечер для маглорожденных, кем он, черт возьми, будет, если не придет.

Благотворительные вечера – это костюмы. Это красивые мантии у мужчин, вечерние платья у женщин, а у него – классический черный костюм магловского мира. Почему? Потому что он оттуда. Он там вырос, и чтобы ему не твердили – он все еще принадлежит тому миру, уходит туда, когда жить становится невыносимо. Джинни кривит тонкие губы – «У тебя мало приличных вещей?», а он не отвечает, он уединяется в ванной и делает так, чтобы выжить еще один вечер. Чтобы улыбаться журналистам, делать вид, что ему нравится, что он хочет быть здесь, что он все еще тот золотой-блять-мальчик, герой, спаситель, а не выгоревшая оболочка, без целей и стремлений, хаотично впихивающая в себя весь возможный допинг, авось что поможет.

Колдографы. Вспышки камер. Гарри Поттер спокойно улыбается людям которых знать не знает, одергивает пиджак, как же он хочет быть здесь, сейчас, когда это его законное время на отдых. Он шутливо отзывается в ответ на какие-то вопросы, и проходит в зал, а перед ним…
Ей чертовски идет это платье. Он не смотрит на мужчину рядом – знает, кто нам – изучает обнаженную спину, изгиб талии, подчеркнутый тканью, струящейся по фигуре. И волосы уложены и, он уверен, глаза аккуратно подведены. В ней нет ничего от той, с кем он пил [только пил?] в баре, и в то же время – в ней все от нее. Гордо поднятая голова, разворот плеч, грация, с которой себя несет, будто королева, а все остальные лишь вассалы, которым нужно заслужить дозволение упасть к ее ногам.
Официанты разносят бокалы с вином, по бокам стоят столики с закусками, и много людей, которые хотят похвастаться перед друг другом своим положением в обществе,
внешним видом и остроумием. Он умеет отключать неприязнь, лишь в глубине зрачков остается нежелание здесь быть, ну так туда никто и не смотрит. Он свободно говорит с этими людьми, а они не пытаются поставить его на место в силу его возраста, его статус дает ему право [обязанность] быть здесь, сейчас. Пройтись по залу, удерживая в пальцах бокал с вином, к которому не прикасается, даже со знаменитой парой с той-самой-леди поздороваться, будто бы случайно, как бы не обращая внимания на то, что это запечатлели для истории – вот Джинни будет смеяться. Он выглядит нормально, вменяемо, осознанно, лишь расширенные зрачки выдают того демона, который сегодня стоит у него за спиной, заставляя расправить плечи и лучиться благодушием.
По указке он привлекает внимание и толкает длинную речь о пострадавших, о чудовищных действиях Пожирателей в темные времена – она была написана на салфетке дома тезисами, чтобы не запинаться и не заикаться, спустя столько лет он все еще ненавидит выступать на публике, которая делает вид, что слушает его, делает вид, что им это интересно. Что ж, он тоже врет, делая вид, что ему здесь нравится. Сборище лжецом и лицемеров, вознесших себя к небесам, и с благосклонной улыбкой кидающие мелочь и не мелочь, чтобы продемонстрировать свою щедрость.
Зрачки не реагируют на свет, не сужаются, демон утыкается пальцами промеж лопаток, и он стоит прямо, ровно, улыбается – в голове дурные мысли, странные чувства, а отсюда он двинет в любимый бар и спустит на благо магловского бара приличную сумму денег, выглядя при этом, как жених, от которого сбежала невеста. «Невеста» на свидании и вернется не раньше утра, благоухая чужим одеколоном, он – раньше, но не проснется от ее появления.
А Паркинсон в зале, смотрит, как и все остальные.
Он улыбается.
На этот раз – только ей.

Речь окончена, Поттер уходит подальше от света [такой яркий], просит у официанта воду и опустошает весь стакан залпом. Да, так намного лучше, в каком-то углу, в котором его все оставят в покое, а через полчаса можно будет выйти из этих дверей и оказаться в другом месте.
Как по волшебству.
Что еще волшебство? Представлять, как ее платье змеиной чешуей опадает с ее белых плеч