Бархин тяжелый, большой, и не один, а целая небольшая стая. Как и людская, сплотившаяся вокруг вожака. Люди, по сути своей, те же псы, разве что выглядят иначе, да ходят на двух ногах, но внутри, им также необходимо, чтобы был тот, кто поведет их вперед. Кто скажет, что и как делать. Как организовать — ремонт, дорогу, быт. Ньор больше ориентирован на охоту, нежели на остальное. Мог бы, справился, со всем, кроме, возможно, пилотирования. Но по натуре охотник. Потому и распределяет роли: каждому свое, с попыткой учета интересов других.

Но когда выбирается во главе небольшой группы, со стоянки в лес, в поисках добычи — чувствует себя живым. Свободным. Без необходимости думать за всех, ощущать ответственность за каждого в группе, принимать нелегкие решения. Лишь звуки природы, возможные пока здесь можно находиться. У них мало времени, нужно было спешить. Группа медленно расходится, растягиваясь в линию, медленно продвигаясь вперед. Им нужно было обеспечить выживание своих, а еще подготовить что-то на обмен на стоянке.

Ньор не замечает, как уходит вперед. Опережает других охотников, даже не смотря на столько лет жизни в общине, не оставив привычек одиночки. Бесшумно идет вперед, кажется, что даже тонкие сухие ветки и жухлая трава не издают ни звука. Шаг за шагом.

Потому и слышит приближающуюся опасность, бегущую на быстрых лапах, обладающую смертельно опасными клыками, пытающимися сомкнуться на его предплечье, когда кувырком уходит в бок, а смерть бросается за ним, звонко клацая массивной челюстью. Волк крупный, мощный,  матерый, а Ньор не намерен облегчать ему задачу и умирать по первому зову. Морда окрашена кровью, а значит здесь есть кто-то, на кого эта тварь охотилась, кого ела. Еда и для них тоже найдется.

Тварь тянется к его горлу. Резким рывком, бросаясь со всей возможной яростью, в то время, как Ньор спокоен, словно лед в сердцах идущих к полюсам. Дуло пистолета упирается волку под горло, так, чтобы выстрел прошел в голову. Наверняка, чтобы не мог добраться до остальных, навредить кому-то, ранить, убить.

В такой близи оглушает, гул в ушах не унять одним только желанием, даже взгляд теряет фокусировку.
— Ньор! — словно сквозь толщу воды. Горячая кровь заливает грудь, шею, лицо. Тяжесть звериной туши вбивает в землю, не позволяя подняться. Он прикрывает глаза лишь на мгновение, пока волка не стягивают на землю рядом с ним. И лишь тогда делает вдох, утирает алое, обжигающее с лица  грязной ладонью, больше размазывая кровь, чем избавляясь от нее.
— Я в порядке. Что там?

Отчет короток, но содержателен. Охотники привыкли не разбрасываться словами попусту. Как на подбор собрал вокруг себя похожих, мужчин и женщин, способных держать оружие и использовать его по назначению. Самому младшему в отряде двадцать пять. Он еще совсем мальчишка, и Ньор следит за ним внимательнее, чем за другими, хотя умом и понимает, что в его возрасте уже странствовал в одиночку, обеспечивая себе и пропитание, и защиту, и все, что было необходимо. И все равно не может отделаться от этого чувства. Его дочери сейчас было бы шестнадцать, но она больше никогда не увидит ясного солнца, высокого неба, не ощутит жара или холода. Уже десять лет, как ее глаза закрылись навсегда. Она могла бы дружить с этим парнем, он мог бы защищать ее.

Встряхивает головой и коротко ударяется затылком о холодную землю, чтобы выбить из нее воспоминания, которым не место здесь и сейчас. А они лезут в голову. Жирными щупальцами сплетаются в голове, затмевая взор.
— Ньор, — его встряхивают, и приходится прийти в себя через силу.
— Все хорошо, — повторяет снова и снова, пока сам не верит в то, что говорит. Поверить в выдуманное так просто. Поверить в реальность намного сложнее. В реальность реальности, в которой нет ни Аннике, ни их общей дочери. Последнее время, с развитием наростов, голова отключается все чаще, погружая в воспоминания. Ньору чуть больше сорока пяти, приличный возраст для их образа и подобия жизни.

На стоянке он хмур и то и дело прикладывается к фляге. За торговлю отвечают отдельные люди, и это не требует его вмешательства. А мысли все там, далеко, в лесу, где лишь на мгновение хотелось раскинуть руки и дать той твари все закончить. Не хочет быть одним из тех, кто потерял себя и ушел, позабыв о семье, о важных людях. Одним из тех, кто все сейчас, когда наросты прорастают слишком глубоко. Не хочет, но знает, что однажды так оно и будет. Ньор возвращается в бархин, от шума людских голосов ему становится не по себе. Словно укачивает, слишком много, слишком шумно.

— Ты в порядке? — помощник сжимает его плечо. Ньор вяло кивает. Да, полный порядок. Как всегда.