| Строй свою жизнь сам. Будь сильным, самодостаточным. Родители повторяют это, как мантру, словно детский мозг способен осознать, почему не нужно уходить далеко и говорить с теми, на кого не похож. Что они злые, что обращают агрессию в физическое насилие, просто потому что могут, потому что их больше, потому что ты еще не знаешь, как защищаться — жизнь не научила. Ты маленький, совсем не домашний, и уверен, что уже не котенок, а мама ласково зовет именно так. Кровь заливает глаза, ее вкус во рту, на губах, не помнишь, как добрался до дома. Наверное, на автопилоте. Кажется, мама закричала, увидев. Не помнишь, осев на пол и прижавшись щекой к его холодной поверхности.
Бессмысленно. Общаться, доказывать, пытаться идти в равноправие. Школа жестко обрубает все зачатки бунтарского чувства, но оно развивается все равно, вопреки. Сбегать с уроков, курить в двенадцать, прогуливать уроки и отхватывать наказания за это. Вечно мокрая одежда и обувь после частых дождей, запах табака на пальцах, мать закатывает глаза и ничего не говорит, а потом срывается и орет слишком много. Тогда сбегает. Готов прятаться под любым кустом, в заброшенных гаражах, лишь бы не дома. Лишь бы не дома.
В драки, в избегание проблем, в алкогольный угар, одиночка, агрессивно шипящий на тех, кто подходит слишком близко или тех, кто не нравится. Про него говорят, что дикий, неадекватный, вот и пытаются порой забить. Мама давно не обращает внимание на то, что возвращается хромая, сплевывает в раковину кровь , сгибает и разгибает пальцы со сбитыми костяшками. Мама тоже избегает — не только проблем, но и его самого. Так проще. Если указания, то резкие, если ссоры, то громкие. Не помнишь из-за чего началось, а она помнит. С непослушания. Маленький был уверен, что в любой ситуации можно договориться. А другие знали, что нет. Отец вступился и за ним пришел надзор. Он не вернулся. Не помнишь, а она помнит, и не может простить. Не говорит, и это жрет изнутри, разжигая ненависть.
А ты любишь. Ее, такую хмурую, смурную, но сбегаешь, не вывозя. И тогда в твоей жизни появляется рыжий. За руку вытащивший из потасовки, делящийся шоколадными батончиками, спокойно проводящий время рядом или приглашающий к себе в гости. Ты находишь в нем старшего брата, о котором всегда мечтал.
Школу оканчивает лишь на энтузиазме и желании отучиться дальше. Чего-то добиться, кем-то стать, еще не догадываясь, что потолок низок, как никогда. У них нет пути, кроме работы за гроши, ненависти к себе и миру, выпивке по вечерам, дивану в выходные. Женщины часто домохозяйки, но поддерживать уют в этом месте почти невозможно. А дети носятся на улице. А он давно уже не ребенок. Озлобленный, резкий, угловатый. Поджарый и наглый, именно таким первый раз приходит на ринг и не помнит, как добирался домой — видимо, с помощью рыжего. Чтобы вернуться. Снова, и снова, и снова. Это ведь он привел в первый раз, посмотреть, просто посмотреть, не зная, как увлечет в пучину. Отсюда нельзя уйти. Это место, азарт, боль — не отпускают. Опутывает по рукам и ногам, сжимает горло ядовитой змеей и рывком запихивает навстречу сопернику.
У тебя свои тайны. Крошечная квартира, и в ней один — мать давно живет у сестры и общение сводится к передаче ей денег, чтобы лучше жилось. Выбирания загород на старой машине отца, пиво из металлических банок, разговоры до утра, а потом вновь окунаться в работу, дела, драку, приносящую деньги или их отсутствие, если быть недостаточно —не-дос-та—точ-но — хорошим.
Жизнь, в которой тонешь, словно в топком, едком болоте, что сожрет и не подавится. «la vie est une merde» — говорит он, и обнимает за плечи. Спустя столько лет, почти понимаешь этот птичий язык. Его матерную часть, если быть точным. Утонет.
Три. Два. Один.
☾ хорошо водит
☾ почти не пьет, так как быстро пьянеет
☾ почти не курит, но любит табачный дым
☾ знает Лекса с четырнадцати лет
☾ 175 сантиметров роста
☾ плейлист Первая версия анкеты Свою жизнь каждый строит сам. Не каждый. Есть те, кто ограничен рамками своего миниатюрного мира, построенного глобальным человеческим разумом — большая проблема для гибрида. Ян не жалел о том, кем родился, но в первый же раз, попробовав еще в детстве, случайно оказавшись далеко от дома, познакомиться с не-гибридами — убедился, что равенство и свобода слова — не для них. Незабываемый опыт, который физически прошел достаточно быстро, а вот психологически — не так быстро, как хотелось бы. Но Ян был бы не Ян, если бы не пережил детскую драку в кратчайшие сроки, так и не объяснив толком родителям, что произошло. Но понимание, осознание несправедливости — осталось надолго, лишь закрепляясь со временем.
Об этом говорили в школе. Об этом говорили родители. Приятели, влетевшие в проблемы. А еще — что давать сдачи нельзя. Что велика опасность сильно покалечить, да или просто не так задеть, чтобы в двери постучался Надзор, для этого ведь не нужна серьезная причина, только дай повод. Долгое время казалось, что Надзор — лишь страшилка взрослых, пока с шумом и грохотом не забрали кого-то из их квартала. Тогда и стало понятно, что все намного сложнее, слишком сложно для понимания юного подростка. Ян непокорный, слишком бессмертный для того, чтобы нормально жить свою жизнь. Ему везет, что если дерется — то со своими, если шатается вне дома, то не вылезая за безопасные границы. Можно сказать, что это те зачатки инстинкта самосохранения, которые даются при рождении, не иначе.
Каждый справляется сам. Яна легко вывезти на агрессию, легко втянуть в драку, даже когда силы не на его стороне. Яна легко спровоцировать — и это продлиться еще несколько долгих лет. Он коротко стриженный тощий пацан, с умением нагло сверкать глазами и своевольно интерпретировать все, что ему говорят. Ян спрашивает об отце, мать отворачивается и молчит — она всегда так делает, когда он заговаривает о нем. Словно это сверхсекретная тайна. Словно он не имеет права знать.
Ян не знает этого в двенадцать, не знает в четырнадцать, когда на его пути , возможно пытающемся окончиться в драке, не появился рыжий старшеклассник — какого черта он вообще оказался здесь в это время, под проливным дождем, на задворках. Ян не ждет от него ничего хорошего, и точно не ожидает помощи, не понимая, как на нее реагировать. Потом они встретятся снова и снова. Он найдет утешение в том, чтобы понуро стучаться в знакомую дверь, прячась от мира, в разговорах за полночь и кофе с утра. Ян старается учиться, но все чаще остается дома один — матери интереснее с ее сестрой, чем с сыном, и он не препятствует этому. Его устраивает возможность заниматься своими делами без чужого внимания. Ян заканчивает школу, моментально стирая из памяти все, что было с ней связано, кроме того, что было необходимо для поступления в колледж. Лекс, тот самый рыжий старшеклассник, в чьем доме практически поселился Ян, ржет с него, как ненормальный. «Зачем тебе это, придурок? Что ты планируешь делать дальше? Работать по специальности? Не смеши меня», — они пьют пиво, сидя на капоте машины Яна, доставшейся ему от отца — единственной вещи от него — которая чудом дожила до момента, когда на ней начнут ездить. «Отец хотел, чтобы это досталось тебе», — мать передала ключи и вышла из комнаты. Они часто выезжают за город, чтобы отдохнуть, когда совпадает свободное время .
Ян побеждает учебу — с помощью каких-то всевышних сил, но из работы, в которую впрягается еще в студенческие годы, так и не вылезает. В то же время ему удается разговорить Лекса о том, где же тот так регулярно отхватывает, и оказаться на боях. В качестве зрителя, конечно. На первый раз. А на второй… Лучше не вспоминать. Это вплетается в жизнь, словно рисунок, вытканный по краю манжетов и воротника белой рубашки, которой у Яна никогда не было. Ему это не нужно, у него толстовки, у него футболки, все черное, когда-то было черным, а теперь чуть выцветшее от стирок. Его это не смущает, лишь бы было функционально. Ян ехидно скалится на подначки друга и вновь окунается в бесконечный круг дел, чтобы потом, выбравшись куда-то покататься, вдыхать привычный запах табака, подстебывать Лекса насчет отсутствия прав и навыков вождения. Тому это не нужно, ведь Ян умеет, этого достаточно.
Жизнь размеренна и понятна. Ровно до момента укола в шею.
| |
